|
10.07.2010 "О перспективах наших отношений с Евросоюзом, Америкой и Китаем в области энергетики"
Интервью с С.З.Жизниным, членом Комитета РСПП по энергетической политике и энергоэффективноти, президентом Центра энергетической дипломатии и геополитики: "О перспективах наших отношений с Евросоюзом, Америкой и Китаем в области энергетики"
– Недавно в Ростове прошел саммит Россия – ЕС. Каковы его итоги в области энергетики?
– Было провозглашено начало работы в области «партнерства для модернизации» во всех отраслях экономики, в том числе и в энергетике. Механизмом реализации этого партнерства станут отраслевые диалоги. Один из них – энергодиалог Россия – ЕС, который ведется давно, еще с 2000-го года.
– Какие проблемы возникают в сфере нашего сотрудничества с Европой?
– С самого начала возникла проблема участия европейских компаний в энергодиалоге. Мы оговорились, что с нашей стороны выступят крупнейшие представители бизнеса – РАО ЕЭС России еще существовала и Газпром. Но какие и какого уровня компании должны участвовать с европейской стороны, было непонятно. Несмотря на то, что в Европе идет процесс объединения и формируется общая энергетическая политика, создания единой европейской компании не произойдет – все существующие компании национальные. И когда начинался энергодиалог, в Евросоюзе было 15 членов, поэтому казалось, что мы быстро разработаем все документы. Но потом стало 25 членов, затем 27, и возникла новая проблема – политизация энергодиалога. Новые члены ЕС стали ставить политические условия, и процесс моментально забуксовал. Сейчас европейцы хотят, чтобы мы гарантировали поставки, и лишь тогда готовы участвовать в модернизации наших отраслей экономики, включая энергетическую отрасль. Мы бы хотели осуществить обмен активами между нашими компаниями и европейскими. Вопрос, как все это будет реализовано на практике – ведь можно много бумаг подписать и заявлений сделать, и при этом ничего не произойдет.
– Задача России – стать надежным поставщиком для Европы. Насколько мы справляемся?
– Мы готовы гарантировать безопасность наших поставок, и это подтверждается на практике. Но для этого мы должны быть уверены в том, что решены вопросы транзита. Вы знаете, сколько с этим возникало проблем: был украинский скандал, с Белоруссией были проблемы. Поэтому Европа очень встревожена. Мы полагали, что этот вопрос будет решен в рамках Договора энергетической хартии (ДЭХ) – там есть транзитная статья, но этот механизм не сработал. Тогда мы заявили о выходе из режима временного применения ДЭХ и сейчас предлагаем новые правовые механизмы обеспечения безопасности транзита.
В наших двухсторонних отношениях с Украиной уже многое меняется. Наш президент предложил разработать новую правовую базу по сотрудничеству в области энергетики, где были бы учтены интересы и потребителей, и производителей энергоресурсов, и транзитных стран. Некоторые предложения выдвинуты самими европейцами.
– В своих интервью вы говорили, что позиция США не способствует энергобезопасности в мире. Что вы имели в виду?
– От Америки зависит очень многое, поскольку это крупнейший потребитель энергоресурсов в мире. И США много производит, у них первое место в мире по запасам угля, есть газ, и есть нефть. К тому же Америка обладает мощнейшим технологическим потенциалом. У американцев очень большой опыт во всех сферах энергетики – добычи нефти, газа, угля, их потребления. А также в сфере альтернативных источников энергии – так называемой зеленой энергии. Сейчас наш энергодиалог с США приостановился, но американцы стремятся его возобновить. Создана комиссия во главе с двумя президентами, в рамках которой работают различные группы, в том числе по энергетике, обсуждаются стратегические вопросы энергобезопасности, глобальной и региональной. Мы сторонники того, чтобы избегать политизации таких переговоров и сотрудничать на экономических основаниях. Сотрудничество Америки и России в области энергетики, если оно возобновится, станет серьезным фактором стабильности глобальной энергобезопасности. Мы рассчитываем, что наши отношения будут развиваться так же, как и с Европой – в сторону взаимопроникновения американского и российского бизнеса, создания совместных бизнес-структур, политических институтов.
– Китай активно развивается и закупает углеводороды в основном в странах Центральной Азии. Мы стремимся к более плотному партнерству с Китаем?
– Основной рынок сбыта для нас – это Европа, но в нашей энергостратегии мы предполагаем развитие восточного вектора и выходы на рынки КНР и стран-соседей – Японии, Южной Кореи, Индии. Китай – растущий рынок, им нужно много нефти, много газа. Пока у России очень маленькая доля поставок нефти в КНР – только 2-3%, но китайцы хотят ее поднять. Наша нефть поставляется в Китай железнодорожными цистернами – 10 – 15 млн тонн в год – это довольно много. Но мы строим трубу Восточная Сибирь – Тихий океан и ее ответвление до Дацина – там расположен комплекс нефтеперерабатывающих предприятий Китая. Мы можем поставлять до 20 млн тонн в год. Уже заключено соглашение с Китаем, между правительствами и между компаниями, которое предполагает обмен активами: Роснефть получит свою долю на рынке сбыта китайских нефтепродуктов. Такая взаимозависимость очень выгодна с точки зрения энергобезопасности обеих стран. Что же касается газопроводов в Китай, прорабатывалось несколько вариантов. Политические решения уже приняты, но коммерческие условия еще не оговорены окончательно. Пока построен газопровод Туркменистан – Казахстан – Китай, но этого газа им не хватит, поэтому китайцы очень рассчитывают на российские поставки.
– Как меняются отношения России и ОПЕК в условиях экономического кризиса?
– Из-за кризиса цены на нефть резко упали, что в равной мере ударило и по странам ОПЕК, и по нам. Но я сомневаюсь, что мы будем становиться членами ОПЕК, хоть нас туда активно приглашали.
– А почему мы отказались?
– Экономика большинства стран ОПЕК основана только на экспорте нефти, а у нас есть и другие отрасли, мы не хотим быть только сырьевой страной. Для нас предпочтительна другая форма взаимодействия, более гибкая – это участие во встречах стран ОПЕК в качестве наблюдателей. Такая позиция позволяет обсуждать вопросы создания новых бирж по торговле нефти, вопросы валютных расчетов. И сам факт участия российской делегации во встречах ОПЕК уже оказывает влияние на ситуацию на рынках нефти. И если мы не приезжаем на сессию ОПЕК, это активно обсуждается в прессе.
– Как именно должна проходить модернизация российского ТЭКа? Вся надежда на помощь Европы?
– Кто бы нам ни помогал, пока мы сами не начнем модернизацию, ничего не получится. ТЭК является для России основной отраслью экономики. Он создавался в советское время, тогда у нас не было представлений об энергоэффективности и экологичности. Есть такое понятие как энергоемкость экономики – сколько энергии тратится на 1000 долларов ВВП. У нас это один из самых худших показателей в мире: по разным подсчетам от 0.5 до 0.7 тонн нефти. Для сравнения – в Японии меньше 0.1 тонны нефти. Наше оборудование в сфере производства, потребления и транспортировки энергоресурсов очень старое и не экономичное. Потенциал огромный – мы можем сэкономить несколько сот миллионов тонн нефти в год, если улучшим ситуацию в энергоэффективности и энергосбережении. Модернизация предполагает производство нового оборудования, внедрение новых технологий. Многое можно взять из-за рубежа, но речь идет не о том, чтобы просто все купить – нужно находить возможности для производства такого же оборудования у нас, как это делают китайцы. Модернизация должна быть выгодна и государству (поскольку понадобятся государственные деньги), и бизнесу (как нашему, так и иностранному). Тогда возникнет эффект мультипликатора, который перекинется и на другие отрасли.
– Разговоры об инновациях начались сравнительно недавно. До последнего времени наши финансовые власти предпочитали копить нефтедоллары на «черный день», а не вкладывать их в развитие экономики. Как вы оцениваете подобную политику?
– На мой взгляд, вместо того чтобы держать деньги в американских и европейских банках,
можно было бы направить их на развитие инфраструктуры, на здоровье, спорт, дороги, жилье. Я уже не говорю про инновации. По-видимому, мы просто не были готовы к тому, что из-за высоких цен на нефть и газ у нас накопятся такие суммы. Конечно, в условиях финансового кризиса эта «подушка» нам помогла удержаться на плаву. Но недавно наш президент озвучил, что мы можем исходить из цен $70-80 за баррель, а если цена станет $140, это вообще для нас беда – не будет стимулов для развития. Нужно думать, как рационально вкладывать деньги в мозги и рабочие руки. И, безусловно, необходима борьба с коррупцией – без этого я не вижу возможности модернизировать нашу экономику.
– Некоторые эксперты считают, что новые технологии добычи сланцевых углеводородов приведут к серьезным изменениям на рынке и вызовут обвал цен. России нужно готовиться к кризису?
– Большие запасы нетрадиционных углеводородов есть повсюду, но их добыча связана с расходом значительных финансовых средств, поскольку это очень сложная и дорогая технология. Да и последствия для экологии могут быть серьезными. В США и Канаде добывается около 10 – 15 млн тонн нетрадиционных жидких углеводородов в год. А вот добыть 100 млн тонн уже будет проблематично. Развитие нефтеносных сланцев и песчаников требует переработки огромного количества породы. Ситуация по газу немножко другая. Доля нетрадиционного газа в Штатах растет, эту технологию хотят внедрить в Европе. Но в Америке уже сейчас возникают экологические проблемы, и они усугубятся, если наращивать добычу. А для густонаселенной Европы эта технология и вовсе неприемлема. В ближайшие 10 лет значение сланцевых углеводородов в мировом балансе будет незначительным. И если цена упадет, разрабатывать нетрадиционные месторождения тем более будет невыгодно.
– В связи с глобальным потеплением все больше говорят об экологически чистых источниках энергии, которые должны заменить углеводороды. Каковы перспективы зеленой энергии?
– Альтернативные источники энергии – солнце, ветер, вода и биотопливо – способны внести свой вклад в решение экологической проблемы. В мире уже определены места, где есть большой потенциал для получения ветровой и солнечной энергии. Но их широкомасштабная разработка тоже грозит экологическими последствиями – не получится не испортить пейзаж и не повлиять на флору, фауну, да и на человека. Одна ветряная станция ничего не изменит, но если их будут тысячи на небольшой территории, могут возникнуть проблемы с низкочастотными колебаниями. И непонятно, сможет ли вообще человек жить в таких условиях. То же самое касается солнечной энергии: если десятки тысяч квадратных километров пустыни Сахара будут покрыты солнечными батареями, на поверхности Земли возникнет огромное зеркало. Какими будут последствия для окружающей среды, вообще непонятно. Конечно, альтернативные источники будут использоваться, но они не внесут серьезного вклада в мировой энергетический баланс. Биотопливо многие годы было основным источником энергии, да и сейчас занимает ведущее место в развивающихся странах, особенно самых бедных. Новые технологии позволили использовать его в качестве моторного топлива. Наибольших успехов с биотопливом добилась Бразилия – там перерабатывают сахарный тростник и другие виды быстрорастущих растений. Но в большинстве стран отдавать сельскохозяйственные площади для выращивания биомассы нецелесообразно, при этом ведь сокращается производство зерна - встает выбор между биотопливом и едой. Атомная энергетика более перспективна, конечно, при условии соблюдения ядерной безопасности. Основной проблемой для экологии остаются автомобили и самолеты, но их нельзя заправлять ничем, кроме нефтепродуктов. Единственный путь – это уменьшение количества частного транспорта и развитие общественного. Без этого я не вижу решения экологической проблемы.
– Некоторые эксперты утверждают, что экологическая угроза сильно преувеличена.Как вы относитесь к этой проблеме?
– Единого мнения по этому вопросу нет. Мы видим, как меняется климат. Одна группа ученых доказывает, что это происходит из-за выбросов парникового газа. Другие говорят, что это внутри Земли происходят изменения, влияющие на Мировой океан... Наверно, и те, и другие по-своему правы. Выброс парниковых газов действительно имеет место. Вопрос, насколько он драматичен? Но раз мы приняли Киотский протокол, мы должны ему следовать. Не участвуют в нем только США, Китай и Индия. На мой взгляд, проблема парниковых газов, так или иначе, должна решаться общими усилиями.
– В какой исторический момент возникло такое явление, как энергетическая дипломатия?
– Энергетическая дипломатия появилась в семидесятые годы, в разгар первого энергокризиса, когда США и целый ряд стран столкнулись с прекращением поставок нефти арабскими странами. Цена поднялась в 4-5 раз. В Америке не было никакой дипломатии в этой сфере – компании решали все вопросы самостоятельно. Но потом возникло министерство энергетики, а в госдепартаменте появилось специальное подразделение, которое стало заниматься энергетической дипломатией, деятельностью государства по отстаиванию своих интересов в области энергетики во внешней политике.
Энергетическая дипломатия – это не только МИДы, хотя они и участвуют в решении вопросов, связанных с энергетикой. В этом сложном процессе принимают участие главы государств и отраслевые министерства. Самая главная проблема – энергетическая безопасность. Поскольку у экспортеров и импортеров разные экономические интересы, необходимо отстаивать безопасность функционирования ТЭКа той или иной страны с учетом ее международных связей на основе баланса интересов.
– Термин «энергетическая дипломатия» вы придумали еще в середине 70-х, но применять его стали не сразу. Почему?
– В 70-е годы у меня были наработки в этой области, но в советское время это пришлось не к месту. Потом, когда уже появилась новая Россия, возникла энергостратегия, появилось министерство топлива и энергетики, и с моей подачи термин ввели в некоторых исследованиях министерства, а затем он вошел в первый документ по энергостратегии. Большую роль в становлении энергетической дипломатии России сыграл возглавлявший это министерство в 90-е гг. прошлого века Ю. Шафраник, который и сейчас активно занимается этой тематикой в качестве председателя совета Союза нефтегазопромышленников России. Потом появились мои книги, в т.ч. на китайском и английском языках. В МГИМО в 2000 г. был создан Международный институт энергетической политики и дипломатии, где я читаю курс «энергетическая дипломатия». Такой же курс преподается в Губкинском университете нефти и газа и других вузах. Не могу сказать, что лично запустил этот термин в мир, но какое-то участие в его обосновании принимал. Этот термин стали активно использовать после выхода моей первой книги в 1999 году не только в России, но и в других странах. Например, я ее подарил американцам. И сразу появился «представитель при президенте США по энергетической дипломатии в Каспийском регионе». Недавно в Китае был создан Центр исследований в области энергетической дипломатии, который развивается под влиянием ряда положений одной из моих книг, изданной в Пекине в конце 2006 г. Энергетическая дипломатия – это естественное явление, которому я и мои коллеги просто дали имя.
– Какие исследования проводит Центр энергетической дипломатии и геополитики, который вы возглавляете?
– Эксперты нашего центра занимались исследованиям для Минэнерго в рамках разработки энергостратегии, для Газпрома, для Союза Нефтегазопромышленников России, для других ассоциаций. Была подготовлена работа по внешней энергетической политике для Совета Безопасности РФ. Сейчас есть несколько актуальных задач, над которыми мы работаем. Это отношения России – ЕС, наши отношения с США и Китаем, с рядом арабских стран, например, с Саудовской Аравией. Мы также занимаемся проблемами «газовой» дипломатии в связи с развитием Форума стран-экспортеров газа – это новая организация. Разрабатывая стратегию, мы должны учитывать, какие у нас отношения с той или иной страной, какие есть проблемы и как они могут повлиять на развитие сотрудничества в области энергетики.
– Какие сейчас существуют угрозы для глобальной энергобезопасности?
– Основная угроза – это финансово-экономический кризис, который серьезно задел целый ряд инвестиционных программ во всех отраслях экономики. Какими будут последствия, мы можем только догадываться. Другая проблема – отсутствие взаимодействия между организациями на глобальном уровне: институты ООН, ОПЕК, МЭА, ФСЭГ, МЭФ, Большая Восьмерка и другие структуры работают сами по себе. А нужно находить конкретные способы взаимодействия с участием России, так как формальных отношений между ними нет. Наверное, когда-то мы придем к тому, чтобы создать мировую энергетическую организацию. Пока что нет нехватки нефти и газа. Вопрос – сколько они будут стоить, и какие будут технологии их добычи и переработки. Еще одна опасность, на мой взгляд, это излишняя политизация. При всей важности энергетического сектора для политики той или иной страны надо стараться решать проблемы энергобезопасности экономическими, а не политическими методами.
/«Московская правда»,18.06.2010/
|
